Weiss Kreuz
Последний дождь

Я нахожу его за сценой. Ран бледный, как никогда, смотрит на себя в зеркало. Увидев меня, он слабо улыбается. Улыбка у него выходит какая-то нервная. Он весь издерганный в последнее время.

Рубашка с длинными рукавами из темно-алой мерцающей ткани, шнуровка на груди, черные брюки, так подчеркивающие стройность его ног. К поясу пристегнута шпага. Шпага настоящая, но на сцене она ему не понадобится. Она всего лишь создает образ.

Невозможно не залюбоваться им. Болезненно-мраморная кожа, кровавые пряди волос, тонкие дрожащие губы.

Он, наверное, в сотый раз дергает за черный шнурок и принимается завязывать заново.

- Волнуешься? - дружеская усмешка звучит в моем голосе.

- Немного. - признается он. Его тонкие белые руки чуть подрагивают, когда он старается поправить непослушный ворот-апаш.

Я ощущаю чуть ли не физическую боль, лишь наблюдая за ним, за его неуверенными движениями, слушая его тихий голос.

- Давай я поправлю.

Холодная ткань буквально обжигает мне руки, гладкая, скользящая, я придаю ей желаемую форму. Родинка сзади на шее. Она сводит меня с ума. Мне так хочется прикоснуться к ней. Заставляю себя отвести глаза от этой тонкой белоснежной шеи и тут же натыкаюсь на его взгляд в зеркале.

Словно трехмерная картинка в моем подсознании. В этот момент я вижу нас будто со стороны, безмолвный наблюдатель.

Наши взгляды пересекаются там, в мерцающей неизвестности зазеркалья, я тону в глубине его необъяснимо-загадочных аметистовых глаз. Его стройная тонкая фигура кажется такой хрупкой. Обман. Мои руки все лежат на его плечах, я чувствую безразличность алого шелка, и сквозь нее - тепло человеческого тела. От моего неровного дыхания чуть шевелится длинная прядь огненно-кровавых волос на его правом виске. На левом, я помню, тонкий, почти незаметный шрам от уголка глаза по диагонали вниз, пересекаясь с длинной тяжелой сережкой. Почему Ран носит эту сережку и где он заработал шрам - не знает никто, он никому еще не раскрывал своих тайн.

Прекрасное печальное мгновение. Я бы хотел, чтобы оно длилось вечность.

Откуда-то сзади появляется Мэнкс, не давая мне ответить. Она всегда умудряется придти не вовремя.

Я опускаю руки, делаю шаг назад.

- Фуджимийя, на сцену. - выдает Мэнкс убийственным голосом. Она окидывает меня испепеляющим взглядом и вновь скрывается в складках кулис.

- Удачи. - шепчу я одними губами.

- Спасибо. - так же отвечает мне Ран. Он глубоко вздыхает и делает те последние несколько шагов, отделяющих его от сцены.

- Дэмиан! - восклицает Аврора, бросаясь к нему навстречу. - Ты здесь!

- Аврора, радуга! - дрожащим голосом произносит Ран. По сценарию ему полагается волноваться, но это не игра. - Я здесь, я твой.

Аврора в страстном порыве обнимает Дэмиана.

- Ты прекрасна. - выдыхает Дэмиан, прижимая девушку к груди.

Я знаю, как сильно волнуется Ран, мне видно это и из-за кулис. Остается надеяться, что критики воспримут это за хорошую игру.

Спектакль продолжается. Только Ран может так играть роль Дэмиана. Он передает все чувства молодого пылкого юноши, впервые влюбленного в прекрасную деву.

Аврора сбегает с бала, данного в ее честь, вместе со своим юным возлюбленным. Первый акт окончен.

Задыхающийся Ран появляется за кулисами. Мэнкс сует ему банку сладкого фруктового сока. Ран не пьет. Он знает, что у меня припасена бутылка минеральной воды, но не просит, лишь несколько раз глубоко вдыхает, восстанавливая дыхание. Его руки дрожат.

- Ужасно. - бросает он мне перед тем как снова выбежать на сцену.

Сад полный роз, Аврора в легком платье (когда только успела переодеться) звонко смеется. Ран вторит ей. Милая непринужденная беседа, шутливо омрачаемая воспоминаниями о родственниках и гостях, оставленных на балу. Тихая музыка, затишье, розовый дым, вкрадчиво ползущий по полу, поцелуй...

Я ненавижу эту сцену, но обойтись без нее невозможно. Ран не целует Аврору по настоящему, он лишь прикасается губами к ее щеке, в следующее мгновение прикрывая обоих плащом. Розовая дымка скрывает их от зрителя, но я вижу, как алеют щеки Авроры. Лицо Рана остается таким же непроницаемым. Но мне все равно больно.

Ран снова возвращается за кулисы. На этот раз он может отдохнуть подольше, у него в запасе почти десять минут. Он садится в кресло, принесенное с гримерной, и тут же откидывается на спинку. Ворот рубашки потемнел от пота, высокий лоб, чуть скрытый челкой, покрыт блестящими каплями. Он так прекрасен в этот миг.

Смотрит на меня вопросительно. Его глубокие глаза медленно убивают меня, на дне их незыблемая тоска.

- Я говорил, что ты сможешь. - отвечаю я на его безмолвный вопрос и протягиваю салфетку.

Он вытирает лицо, пьет пузырящуюся минеральную воду. И молчит, разглядывает деревянный пол.

Я любуюсь им, каждой черточкой давно знакомого лица, любуюсь изгибом шеи, рубашка со свободным воротом удивительно идет ему, в полумраке кулис не могу разглядеть родинку, лишь мысленно представляю. Ран поднимает голову, огненные пряди слетают с лица всполохами пламени. Он поправляет волосы, смотрит на сцену. Сколько еще минут ему осталось?

Только сейчас я соображаю, что ничего не слышал, вернее, не обращал внимания на звуки спектакля. В уши резко врывается гул, до меня доносится визгливый голос актрисы, играющей роль матери Авроры. Значит скоро на сцену выйдет и сама Аврора, а вслед за ней должен появиться Дэмиан.

Ран сосредоточенно разглядывает уже пустую бутылку из-под минеральной воды, когда перед ним, словно фурия, возникает Мэнкс.

- Фуджимийя, две минуты! - напоминает она. Разве отпущенное Рану время заканчивается? О! как я сейчас ненавижу эту встрепанную, бестактно-требовательную помощницу режиссера!

Ран поднимается с кресла, потирает шею и плечо. Неужели у него снова начались боли в мышцах?

Еще мгновение он колеблется, словно принимая какое-то решение. Несколько раз сжимает и разжимает кулаки. Это не поможет. Он смотрит на свои ладони, тонкие, узкие кисти музыканта или поэта, длинные пальцы в последний раз сжимаются в кулак. Бросив на меня взгляд, Ран уходит на сцену. Теперь он не скоро вернется. Следующее мгновенье отдыха он проведет на другой стороне кулис. Так должно быть по сценарию, Дэмиан скрывается в глубине парка, а деревья, изображающие парк, находятся на другой стороне сцены.

Я вдруг замечаю, что сжимаю в руках влажную салфетку. Она пахнет Раном, даже не поднося салфетку к лицу, я чувствую его запах. Не поддающийся расшифровке, сложный, но, тем не менее, очень мягкий аромат парфюма, смешанный с неповторимым запахом его тела. Почему-то сразу вспоминается цветение сакуры, розовые лепестки, кружащиеся в воздухе, прозрачный горный воздух, свежий, искрящийся, вкус талой воды из незамерзающего источника.

Перед последним актом Ран возвращается за кулисы. Уже в "мои" кулисы.

Вместо него на сцене появляется огромный черный Отелло в белоснежной рубашке. Пока он разговаривает с Авророй, Ран, прислонившись к опоре, задумчиво смотрит вдаль. Интересно, о чем он думает. В его взгляде нет сосредоточенности, его мысли бродят без какого-либо порядка. Он просто думает. Ни о чем. И все же мне хочется знать, что именно заставляет его выглядеть так.

Внезапно он срывается с места, выражение его лица меняется и я понимаю, что ему пора на сцену, Дэмиан должен притворно-радостно выбежать навстречу Авроре. Это ему удается.

- Что ты здесь делаешь? - рычит Отелло низким утробным голосом.

- Я пришел проститься. Отец зовет меня к себе. Я уезжаю. Она твоя. - на одном дыхании произносит Дэмиан.

Из дверей дома появляется Аврора, но не решается приблизиться к Дэмиану.

- Ты уезжаешь? - в ее голосе лишь тупая отрешенность.

- Да. - тихо шепчет Ран.

- Вернешься?

- Нет.

Я столько раз был на репетиции, столько раз видел концовку спектакля, последнюю сцену. Почему-то в груди стоит мокрый склизкий комок, мешающий дышать.

- Так уходи навеки! - Отелло бросается на Дэмиана. Только в последнее мгновение зритель замечает блеск стали в огромном черном кулаке.

Гаснет свет, на сцене тишина. Медленно опускается занавес.

Мне далеко до Шекспира...

Ран не слышит аплодисментов, криков "Браво!" несущихся вслед лишь ему. Выражение отсутствия на его лице. Не хватает только таблички: "Не беспокоить"

Он впускает меня в гримерную и запирает дверь. Ему не хочется видеть ни Мэнкс, ни критиков, ни благодарных зрителей, рвущихся за автографом.

Он садится на стул перед зеркалом и смотрит на свое отражение. Молча.

- Это успех. - произношу я всего два слова. Большего ему не нужно. Молчание.

- Я больше не хочу играть Дэмиана. - слова срываются с его губ, хлестко, больно бьют по моему сердцу.

- Но почему? - в вопросе больше сожаления, чем удивления. Я не двигаюсь с места, если сделаю хоть шаг, натолкнусь на его взгляд в зеркале. Он по-прежнему смотрит на свое отражение.

- Я знаю, ты писал эту роль специально для меня.

До последнего момента я надеялся, что он не узнает имени настоящего автора пьесы.

Он резко оборачивается ко мне, два аметиста впиваются в меня, словно два обоюдоострых клинка.

- Но именно поэтому я не могу играть. Он слишком похож на меня.

Я горю под взглядом его удивительных глаз, меня бьет лихорадка, я дрожу еще сильнее, чем он перед своим первым выходом на сцену.

Тени ресниц на впалых бледных щеках, мягкая линия губ, огненный ореол. И эти глаза, пронзающие меня насквозь.

- Я убийца. - тихим, но твердым голосом произносит он. - Ты знаешь это.

Я молчу.

В гримерку нахально влетает Мэнкс, замки и запоры никогда не были ей преградой. Она похожа на рождественскую елку, буквально лучится радостью.

- Великолепно! Фуджимийя, ты превзошел сам себя! Зрители ждут тебя, быстро на сцену!

- Я не хочу. - безразличным голосом роняет Ран. Глядя на себя в зеркало, он начинает расшнуровывать рубашку.

- Ты с ума сошел! Ты обязан выйти на сцену! - Мэнкс разъярена.

- В другой раз.

Помощница режиссера исчезает, громко хлопнув дверью.

- Она меня ненавидит. - замечает Ран, снимая рубашку. Он дразнит меня, не зная того. Так хочется прикоснуться к его белоснежной коже, гладить, ласкать, сжать в объятьях это удивительное манящее тело.

- А мне кажется наоборот. - насмешливо отвечаю я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Он все равно замечает. Через плечо бросает на меня взгляд, внимательный, изучающий. Затем достает из шкафа пиджак и накидывает на голое тело. На его груди, на длинном черном шнурке поблескивает небольшой крестик из белого металла. Ран, ты веришь в бога?

- Я хочу расслабиться. Ты идешь со мной? - он не смотрит на меня, перебирает свои вещи, что-то ищет.

- А куда ты собрался?

- В "Три звезды". - небрежно бросает он, словно говорит о третьесортной забегаловке, а не об элитном клубе для знаменитостей.

Кажется, мое согласие ему не нужно. Он и так знает, что я последую за ним.

Мы выходим на улицу. Осень завладевает нами, поздняя, еще не холодная. Небо, нахмурившись, висит так низко, что, кажется, протяни руку и коснешься его. Надутое, обиженное, вот-вот готовое разразиться дождем. Воздух наэлектрилизован, ветер гудит тревожно, гоняя неизвестно откуда взявшие листья. В этом районе города мало деревьев.

Ран молчаливым жестом подзывает такси, несколько минут спустя мы оказываемся возле расцвеченной неоновыми огнями вывески. Вышибала у двери, сняв свою законную мзду, пропускает внутрь.

Музыка обрушивается на нас, мелькающие огни режут глаза. Несколько мгновений я стараюсь привыкнуть к шуму и не потерять из виду своего спутника. Ран разрезает толпу, словно нож масло. Он упорно движется к какой-то цели. Вскоре мне становится ясно, куда именно. Мы оказываемся в тихом местечке, подальше от танцплощадки и всеобщей суеты. Небольшой столик, отгороженный воздушными занавесками из стеклянных нитей. Мальчишка в черной рубашке с тремя золотыми звездами на левом рукаве принимает заказ (что интересно заказал Ран? какой-то коктейль со странным названием) и тут же испаряется.

- Тебе здесь нравится? - спрашивает меня Ран, устраиваясь на небольшом диванчике. Его действительно интересует мое мнение.

- Пока не знаю. - я качаю головой. - Еще посмотрим.

Я сижу напротив, он смотрит на меня своим печальным взглядом, как будто знает какую-то страшную тайну, но не может ее мне раскрыть.

Шустрый мальчишка приносит бутылку. Мы молча наблюдаем, как он мастерски вскрывает ее и разливает по бокалам искрящуюся жидкость цвета осенних листьев, добавляет несколько капель чистого виски, немного ароматного рома, кубики льда, и как финал - ломтик лимона, посыпанный мельчайшей сахарной пудрой.

Ран с безразличным взглядом берет свой бокал.

- За премьеру.

- За премьеру. - повторяю я за ним.

Запах осени исходит из бокала, я делаю небольшой глоток. Приятный освежающий напиток.

- Как он называется? - спрашиваю я.

- Последний дождь.

- Странное название.

- Почему же. - возражает Ран. - Вполне подходящее. Последний осенний дождь. Разве тебе не напоминает?

- Ты прав. - истина очевидна, но сейчас я готов согласиться с ним в чем угодно.

Зависает пауза. Музыка слышна где-то в отдалении, словно за тысячи километров, медленная, переливающаяся.

- Я хотел рассказать тебе. - начинает Ран. И я понимаю, что сейчас услышу нечто невероятное, чего никто никогда кроме Рана не знал.

- Я на задании. - произносит он.

Мое сердце обрывается.

- Ты ведь знаешь, что я наемный убийца.

Я знаю... с самого первого момента, как увидел его, я знаю это.

- Я не могу больше играть в спектакле. Миссия почти завершена, я должен возвращаться.

Кубики льда переливаются разноцветными огнями, я делаю еще один глоток. Пьянящая жидкость, но я пьян не алкоголем. Ран здесь, рядом со мной, так близко, что я чувствую тепло его тела, его запах, слышу его дыхание.

- Сценарий был совершенен. - продолжает Ран, он не смотрит на меня, не видит, что я схожу с ума от его слов, от его голоса. - Но я не достоин играть Дэмиана. Да, он похож на меня.

- Он и есть ты. - выдыхаю я. Слезы ли на моих глазах?

- Нет, Дэмиана должен играть кто-то другой. Я не актер, у меня другая профессия. - он залпом допивает свой коктейль. Я делаю то же самое. "Последняя осень", надо запомнить название. Хотя, стоит ли?

- Прости, я не хотел. - Ран с силой сжимает в руках бокал. Стекло тонкое, секунду спустя хрупкий бокал ломается, хрустят осколки.

- Зачем ты это сделал?

Ран смотрит на свою руку, безразлично, словно не чувствует боли, словно в первый раз видит кровь. Алая, яркая, такая невинная...

Губы дрожат. Мои губы. По телу разливается приятная сонная тяжесть. Так хочется спать.

- Не стоило разбивать бокал. - я пытаюсь хотя бы приложить салфетку к его ладони. Он не отталкивает моей руки.

Наверное, я выгляжу неважно, потому что он спрашивает:

- Как ты?

- Неплохо. - язык меня почти не слушается.

Мальчишка в черной рубашке с тремя золотыми звездами на рукаве подбегает к нашему столику.

- Что-то случилось? - спрашивает он, замечает кровь на руке Рана. - Вы разбили бокал! Вам не больно? Надо промыть рану.

- Ничего страшного. - улыбаюсь я. - Ему не впервой.

Ран вглядывается в мои глаза.

- Можно я выйду на улицу? Кажется, там начался дождь.

Мальчишка недоуменно смотрит на Рана.

- Помогите мне, пожалуйста.

- Идем, Оми. - произносит Ран, помогая мне встать.

Никого не удивит пьяный, которого с двух сторон поддерживают друг и официант из бара. Никто не обращает на нас внимания.

А на улице действительно идет дождь. Не мелкий, но и не слишком сильный. Как раз такой, как я люблю.

Я стою под дождем, насквозь промокший, смотрю на фигуры, наблюдающие за мной.

Ран, прямой как струна, серьезный, почти осуждающе смотрит на меня. Он так прекрасен сейчас. По обнаженной груди стекают капли дождя, мерцает крестик из белого металла. Мокрые волосы огненными змеями спадают на лицо, словно струи крови. Его аметистовые глаза горят непонятным огнем, дрожат тонкие губы. Почему? Кто я ему? Я всего лишь неудавшийся сценарист, попробовавший написать роль для ангела.

А дождь все сильней, все яростней ветер. В этот момент я так хочу стать дождем, стать ветром, чтобы так же ласкать его тело, его бархатную кожу, целовать эти упрямые губы, его глубокие глаза. Я так устал.

Мальчишка стоит чуть поодаль. Он не вернется в бар, но ему стоило бы оказаться сейчас в каком-нибудь теплом месте, переодеться и сидеть у камина, попивая чай с медом. Идиллия. Всего лишь глупая картинка. Его глаза мечут молнии, руки сжаты в кулаки. А позади него еще двое - молодой парень на мотоцикле и высокий стройный блондин в темных очках.

Кто они? Почему они так смотрят на меня? Почему стоят под проливным дождем? Они же могут замерзнуть.

Я опускаюсь на колени, и ветер сшибает меня на мокрый холодный асфальт. Мне хочется спать.

Небо, огромное безграничное небо прямо надо мной. В детстве я так любил лежать на мягкой траве и смотреть в небо. Тогда оно было таким голубым и бездонным. А сейчас темные тучи грозятся упасть на меня, ветер шелестит вокруг мокрыми листьями, что-то шепчет, непонятное, завораживающее, усыпляющее.

Дождь падает мне прямо в раскрытые глаза.

Мой последний дождь.

2002